5

Билл Штайнер поднял свободную руку, проклиная в душе собственное волнение — он не принадлежал к числу тех мужчин, которые часто испытывают робость перед женщинами, — когда из-за двери прозвучал ее голос:

— Иду! Иду-иду, секундочку, сейчас открою. Слава Богу, в нем не чувствовалось спешки. Значит, он не выдернул ее из ванны.

«Какого черта меня сюда занесло? — в очередной раз спросил он себя, слыша, как шаги приближаются к двери, — Все это похоже на сцену из третьесортной романтической комедии вроде тех, которые не может спасти даже талант Тома Хэнкса».

Однако никакие рассуждения не способны изменить тот факт, что женщина, заглянувшая в его лавку на прошлой неделе, прочно засела в его голове. И вместо того, чтобы ослабевать с течением времени, произведенный ею эффект, казалось, накапливался, приобретая все новую силу. В двух вещах он не сомневался: впервые в жизни он принес цветы женщине, которую, собственно, почти не знал; в последний раз он волновался так перед Свиданием, когда ему было шестнадцать лет.

Когда шаги с противоположной стороны двери затихли, Билл заметил, что одна большая маргаритка вознамерилась выпасть из букета. Он торопливо поправил ее, пока дверь открывалась, и, подняв голову, увидел женщину, обменявшую фальшивое бриллиантовое кольцо на шедевр никудышной живописи, — она стояла в дверном проеме с жаждой убийства в глазах и банкой чего-то, похожего на фруктовый коктейль, в занесенной над головой руке. Ее разум, похоже, застрял между желанием нанести превентивный удар и ошеломленным пониманием того, что перед ней не тот человек, которого она ожидала встретить. Позже Билл подумал, что этот момент едва ли не самый фантастической в его жизни.

Мужчина и женщина замерли, глядя друг на друга, на пороге однокомнатной квартирки на втором этаже дома по Трентон-стрит: он с букетом маргариток, купленных в цветочной лавке через две двери от его ломбарда на Хитченс-авеню, она с двухфунтовой банкой фруктового коктейля, занесенной над головой, и хотя немая сцена продолжалась не более двух-трех секунд, ему она показалась чрезвычайно долгой. Во всяком случае, затянулась настолько, что у него успела отчетливо сформироваться пугающая, неожиданная и совершенно удивительная мысль. Он надеялся, что, увидев Рози, успокоится, все вернется в прежнее русло. Вместо этого все стало еще хуже. Он не назвал бы ее красавицей, что ни говори она далека от образца, рекламируемого телевидением и журналами мод, но ему она показалась прекрасной. От вида ее губ, очертаний утонченного подбородка у него перехватило дыхание, сердце остановилось в груди, от кошачьего разреза голубовато-серых глаз подкосились ноги. Он прекрасно понимал, что означают эти симптомы, презирал себя за слабость и все же не мог противостоять охватившему его чувству.

Он протянул ей цветы и улыбнулся с надеждой (краешком глаза поглядывая на угрожающе поднятую над головой банку фруктового коктейля):

— Мир?

6

Предложение Билла пойти поужинать последовало с такой головокружительной быстротой, что Рози, едва придя в себя, застигнутая врасплох, приняла его. Позже она подумала, что испытанное облегчение, оттого что это оказался не Норман, тоже сыграло свою роль. Только когда она уже сидела на пассажирском сиденье машины, миссис Практичность-Благоразумие, которую Рози позабыла в пыли, поднявшейся под колесами автомобиля, догнала ее и спросила, что, собственно, она себе думает, направляясь на ужин с мужчиной (гораздо моложе ее), которого практически не знает? Не сошла ли она случайно с ума? В вопросах ощущался настоящий ужас, и за их внешней разумностью Рози распознала скрытую суть. Самый главный вопрос был настолько жутким, что миссис Практичность-Благоразумие просто не отваживалась задать его, даже из потаенного уголка ее сознания.

«Что если Норман поймает тебя?»

Вот каков подлинный вопрос. Что, если Норман застигнет ее во время ужина с другим мужчиной? С молодым, моложе ее, привлекательным мужчиной? Для миссис Практичность-Благоразумие не имело значения то, что Норман находится в восьмистах пятидесяти милях к востоку. И вообще, ее зовут не Практичность-Благоразумие, а Трусость-Растерянность.

Впрочем, Норман — это лишь одна сторона дела. За всю взрослую жизнь она ни разу не выбиралась из дому с другим мужчиной, кроме мужа, и сейчас ее мысли напоминали приготовленный на скорую руку салат. Поужинать с ним? О да. Великолепно. Ее горло сжалось до размера иголочного ушка, в животе урчало, как в недрах стиральной машины.

Будь он одет во что-то более официальное, нежели чистые выцветшие джинсы и простой неброский свитер, мелькни в его глазах хоть малейшая тень сомнения относительно ее собственного непритязательного костюма— юбки и свитера, она, не мешкая ни секунды, сказала бы нет. Если бы место, куда он ее привез, оказалось более трудным (Рози не могла подобрать другого, более подходящего слова), она, скорее всего, не нашла бы в себе сил даже выбраться из его «бьюика». Но ресторанчик произвел приятное, а не пугающее впечатление: вход с горящей над ним вывеской «Попе Китчей» был ярко освещен, под потолком жужжали вентиляторы, крепкие столы покрывали скатерти в красную и белую клетку. В соответствии с неоновой рекламой в окне, здесь подавали исключительно говядину из Канзаса. Официанты, как на подбор, оказались пожилыми джентльменами в черных туфлях и длинных, высоко повязанных фартуках. Рози показалось, что они одеты в платья с завышенной талией, какие были модными в средние века. Ужинающие за столами посетители походили на нее и Билла — ну, по крайней мере, на Билла: средний класс, средний достаток, неофициальный стиль одежды. Не давящий на глаза интерьер ресторана привел Рози в радостное настроение. Ей показалось, что дышать стало легче.

«Возможно, но все же они не похожи на тебя, — прошептал внутренний голос, — и не ври себе, думая, что ты от них не отличаешься, Рози. Они уверенны, они счастливы, большинство выглядит так, словно им здесь самое место. Ты не принадлежишь к ним, ты никогда не станешь такой, как они. Слишком много за спиной лет, проведенных с Норманом, слишком много дней, когда ты забивалась в угол, стараясь не наблевать на пол. Ты забыла, что представляют собой люди, ты забыла, о чем они говорят… если вообще когда-то знала, начнем с этого. Если ты попытаешься быть такой, как они, если ты осмелишься всего лишь помечтать о том, что можешь стать похожей на них, — это только разобьет тебе сердце».

Действительно ли дела обстоят настолько плохо? Ей больно было думать так, ибо часть ее сознания пылала от счастья — оттого, что Билл Штайнер пришел к ней, оттого, что он принес ей цветы, оттого, что он пригласил на ужин. Ей даже не приходило в голову задуматься над своим отношением к нему, но то, что ее пригласили на свидание… она чувствовала себя счастливой и способной на волшебство. И ничего не могла с собой поделать.

«Валяй, веселись, — произнес Норман. Он прошептал эти слова ей на ухо, когда она входила в дверь ресторана, и они прозвучали так отчетливо и близко, словно он находился совсем рядом. — Радуйся, пока есть возможность, потому что позже он уведет тебя в темноту, а потом ему захочется поговорить с тобой начистоту. Или же не станет утруждать себя разговорами. Может, он сразу потащит тебя в ближайший мрачный переулок и придавит к стене».

«Нет, — подумала она. Яркий свет внутри ресторана неожиданно стал слишком ярким, ее слух обострился до такой степени, что она слышала все, все, даже мощные чавкающие вздохи лопастей вентиляторов, перемалывающих воздух у них над головами. — Нет, это ложь — он хороший, и все это ложь!»

Ответ прозвучал немедленно и неумолимо, одна из Жизненных Заповедей Нормана: «Хороших людей не бывает, крошка, сколько раз я говорил тебе об этом? Глубоко внутри мы все и каждый из нас — мразь. Сволочи. Ты, я, все».

— Рози? — окликнул ее Билл. — С вами все в порядке? Вы побледнели.